С самого рождения я жил в деревне. Как часто бывает, по краю деревни протекала речка. Вдоль неё мы гуляли с мамой и сестрой, когда были совсем маленькие; когда стали постарше, гуляли с дедушкой: он показывал на реке лодки. За рекой был луг, поросший кустами. На нём часто дрались. Однажды убили одного «хорошего дядечку» ( это бабушкино выражение). На конце деревни через речку был мост. У моста стоял трактир. Там на первом этаже пели и плясали нехорошие цыганки, а на втором были номера. Мужики говорили, что там Терентий танцевал. Бабушка говорила, что все, кто к этому трактиру только подходит, спускаются в преисподнюю. В трактир ходил один лысый адвокат. Подолгу разговаривал он там с такими же как он. Потом оказался изменником, душегубом и антихристом. Хотя адвокат давно уже впал в детство и умер, он до сих пор не погребён — земля его не принимает. Так и лежит его тело в большом дальнем городе на всеобщий позор, многие приходят поглазеть.
Вот хороший дядечка убитый — другое дело. Хоть похоронен где-то далеко, но на месте, где подстрелили его, памятник поставлен у нас за речкой. И школьников к этому памятнику возят, потому что они книжки его читают про золотую рыбку, про попа и балду. Хочу быть как хороший дядечка, а как адвокат — не хочу. Ни к цыганкам не хочу, ни в преисподнюю.
Писал Саша из Новой Деревни на Чёрной речке.
Нашей учительнице Людмиле Кузьминичне моё писание не понравилось. Я не так букву Ж писал, как она говорила. Сначала я передний кругляшок рисовал, потом задний, а только потом перемычку между ними как молнию. За это она пронзила меня взглядом и порвала страницу моей тетради. И ещё сказала, что у моего сочинения нет конца. Вот и пишу.
Теперь у трактира «Вилла Родэ» спуск в метро «Новая деревня»: все спускаются и ездят, и я иногда, но как-то страшновато. Под землёй некоторые лицо закрывают, чтобы духа лысого не вдохнуть. А большинство не закрывает и вдыхает. Каково же это под землёй стоять в плотной толпе потных толстых и лысых? Не ад ли?
Я люблю мою деревню.
Из чего я это понял? Когда еду на работу на своих колёсах, умное стекло говорит мне, как короче и быстрее. Посмотрю я, посмотрю и еду как ни в чём ни бывало через мою деревня, хоть оно и дольше. Адвокатовы подзащитные так всё устроили-застроили, что пробки у деревни. Вот и стою я в пробке на мосту через мою речку. Передо мной старые чёрные клёны с последними жёлтыми листьями. За ними розовая вилла-трактир. И дальше родная моя деревня. Бабушки и дедушки больше нет. Они на кладбище на другом конце деревни. Сестра только живёт.
Щётки изо всех сил мотаются по стеклу, но видно всё равно плохо. И чего им мотаться, — это я сам слезу пустил. Пишу вот это, а сзади уже гудят.
Просят разъяснить, что за Терентий танцевал. Я и сам сначала не знал. Оказалось это III Интернационал.