То, что Пушкин — «солнце нашей поэзии», не подлежит сомнению. Но за блистательными лучами Солнца оказываются как бы менее значимыми другие его черты. А ведь по Гоголю: «Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа». Вот, что отмечал не склонныйк похвале Ф. Ф. Вигель: «Завистники не смели отказать ему в таланте, другие искренне дивились его стихам, но не многим было открыто то, что в нем было, если возможно, еще совершеннее – его всепоглощающий ум и высокие чувства прекрасной души его» (1). Как считал философ И. А. Ильин, именно этот ум развил в Пушкине «… способность вместить в себе все просторы земли и неба, все диапазоны звуков, все горизонты предметов, все проблемы духа, — объять мир от края и до края»(2). Между тем, он же предостерегает нас при обращении к Пушкину от замыкания «на деталях его эмпирической жизни и на анекдотах о нем», но рекомендует рассматривать «главное и священное в его жизни».
Отношение Пушкина к методам творчества не часто встречается в литературе о нем. Именно поэтому любые предположения могут внести свою лепту в раскрытие еще одной грани личности этого гиганта. Академик М. П. Алексеев завещал: «…потребность знать Пушкина как можно шире и глубже в разнообразных проявлениях его гения и во всех возможных отношениях к окружающей его действительности определяет одну из задач нашего пушкиноведения» (3).
Не только Ф. Ф. Вигель, но и хорошо знавший Пушкина многие годы П. А. Плетнев отмечал: «Природа, кроме поэтического таланта, наградила Пушкина изумительной памятью и проницательностью. Ни одно чтенье, ни один разговор, ни одна минута размышления не пропадали для него целую жизнь» (4). Именно указанная черта побуждает нас более тщательно рассматривать все, что когда-либо занимало внимание Пушкина. Здесь особенно необходимо выделить лицейские годы, так как впечатления отрочества и юности наиболее ярки.
Попробуем проследить одну из нитей, вроде бы совсем неприметную: речь идет о геометрии. Широко распространено мнение, что Лицей давал гуманитарное образование. Еще более огорчительно заключение (см. «Лицейская энциклопедия», статья о Я. И. Карцове), что Дельвиг, да и Пушкин «… до конца жизни сохранили отвращение к математике». Постараемся показать, что и уровень, и качество преподавания, например геометрии, были чрезвычайно высоки даже по современным требованиям.
Если в начальном курсе на математику и физику отводилось шесть часов в неделю из 42-44-х, то в окончательном курсе уже до 16 часов. Это соответствовало Постановлению об учреждении Лицея, подписанному Александром I в августе 1811 года: «…в курсе окончательном науки нравственные, физические и математические должны занимать первое место» (5). В начальном курсе вслед за арифметикой появляется геометрия. Об этом свидетельствуют Ведомости об учебных часах и состоянии Лицея, сохранившиеся в Пушкинском Доме (6). В окончательном курсе преподавалась сферическая геометрия, об этом сообщает письмо адъюнкт-профессора Я. И. Карцова Конференции Лицея за 1815 год. «Преподавание математической географии перенесено в окончательный курс, так как она основана на сферической геометрии» (7). Известно, что в лицейской библиотеке был учебник Т. Ф. Осиповского «Курс математики», изданный в 1814 году. В нем есть не только прямолинейная тригонометрия, но и раздел сферической тригонометрии, то есть свойств сферических треугольников. Более того, есть «Введение в криволинейную геометрию». Ныне сферическая тригонометрия – вузовский, а криволинейная геометрия – университетский курс. Не будем прикрываться известным высказыванием: «Учились понемногу чему-нибудь…». Увидим, что учились не всегда и «как-нибудь».
В августе 1815 года помощником адъюнкт-профессора Я. И. Карцова был принят 22-летний выпускник педагогического института Василий Михайлович Архангельский. Ему поручено преподавать геометрию и математическую географию. М. А. Корф вспоминал, что Архангельский «математик в душе, умевший придавать этому сухому предмету жизнь и даже что-то вроде поэзии (курсив мой – Т. Ч.)» (8). Распространено мнение, основанное на воспоминаниях М. А. Корфа, что математикой, особенно последние годы, серьезно занимался из одноклассников Пушкина только Вольховский. Но вот воспоминание другого ученика Архангельского, уже в Благородном пансионе в начале 20-х годов: «Чего, кажется, суше для молодых, пылких, жадных ощущениям юношей, чего скучнее алгебры и разных ньютоновых биномов, а между тем, предмет Архангельского выражался наивысшими успехами» (9).
Есть еще одно свидетельство, которое не подкрепляет утверждение об индифферентности к математике одноклассников Пушкина. Именно на математике, в том числе на геометрии, строился курс Военных наук. Он включал в себя «артиллерию, фортификацию, гражданскую архитектуру, морские науки». Семь учеников первого выпуска определены на военную службу, для которой необходимы сведения из этого курса. В. Д. Вольховский, квартирмейстер генерального штаба, делает топографические съемки, геодезические измерения, картографические работы. В математической подготовке адмирала Ф. Ф. Матюшкина тоже не приходится сомневаться.
Мы не знаем ничего о Пушкине в классе Архангельского, а Карцов в середине обучения оставил о поэте такой отзыв: «Очень ленив… способностей неплохих… успевает весьма посредственно» (10). По окончании Лицея Пушкину было выдано Свидетельство, где после перечисления успехов значилось: «…сверх того занимался историею… географиею, статистикой, математикой и немецким языком» (11). Нас не смущает, что «сверх того… историею», а из математики пытаемся сделать далеко идущие выводы. Но, может быть, не менее важно, что М. В. Архангельский мог придавать геометрии «жизнь и даже что-то вроде поэзии».
Молодость. Кишинев. Мы слышим в воспоминаниях современников о пылком нраве Пушкина, дуэлях, цыганах. А вот свидетельство самого 22-летнего автора послания «К Чаадаеву».
В уединении мой своенравный гений
Познал и тихий труд, и жажду размышлений,
Владею днем моим, с порядком дружен ум;
Учусь удерживать вниманье долгих дум,
Ищу вознаградить в объятиях свободы
Мятежной вольностью утраченные годы
И в просвещении стать с веком наравне.
Богини мира, вновь явились музы мне
И независимым досугам улыбнулись.
1821. II. 187
Малозначащих строк, как всегда, нет. То, что «гений своенравный», понятно уже самому Пушкину. Впрочем, что поэзия — тяжкий труд, известно уже и 15-летнему лицейскому. В стихотворении «К другу стихотворцу» засвидетельствовано: «Хорошие стихи не так легко писать, как Витгенштейну французов побеждать». Но это накладывает и обязанности. Кроме цели самообразования, даны и программа, и методы. Музы этому не противятся, а как бы дополняют.
В русской традиции многие десятилетия было принято противопоставлять науку и искусства. Отдал дань этому и Пушкин. В 1824 году в Михайловском он пишет «Подражание Корану».
Земля недвижна, неба своды,
Творец, поддержаны тобой,
Да не падут на сушь и воды
И не подавят нас собой.
1824.II.314
Автор не может удержаться от примечания: «Плохая физика; но зато какая смелая поэзия!».
В «Вакхической песне» между музами и разумом уже полное согласие.
Да здравствуют музы, да здравствует разум!
1825. II. 370.
Да и вся песня завершается здравицей «солнцу и бессмертному уму».
В 1855 году П. В. Анненков впервые опубликовал отрывок из статьи Пушкина, озаглавив его «О вдохновении и восторге». Датируется отрывок 1826 – началом1827 года. Среди терминов сугубо литературных впервые встречается сочетание поэзии и геометрии.
«Вдохновение? есть расположение души к живейшему принятию впечатлений, следственно к быстрому соображению понятий, что и способствует объяснению оных. Вдохновение нужно в поэзии, как и в геометрии».
1826.XII.41
В альманахе Дельвига «Северные цветы» за 1828 год Пушкин публикует без подписи «Отрывки из писем, мысли и замечания» в составе 26 отрывков (сохранился беловой автограф). И снова:
«Вдохновение есть расположение души к живейшему принятию впечатлений и соображению понятий, следственно и объяснению оных. Вдохновение нужно в геометрии, как и в поэзии».
1827.XI.54
Датируется отрывок августом-сентябрем 1827 года. Автор «Бориса Годунова» и большей части «Евгения Онегина» уже четко определил, что такое вдохновение. А перемена местами поэзии и геометрии как бы уравнивает их между собой в состоянии вдохновения.
На выделение геометрии и ее сопряжение с поэзией может отчасти пролить свет другое замечание автора «Отрывков», где также речь идет о геометрии.
«Все, что превышает геометрию, превышает нас», — сказал Паскаль. И вследствие того написал свои философические мысли».
1827.XI.55.
Эту цитату Паскаля Пушкин взял из его трактата «О геометрическом уме и об искусстве убеждать». Также как и работа «О духе (смысле) геометрии», она посвящена методологии (философии) точных наук. Главное произведение Паскаля «Мысли» является апологией христианской религии. Следует обратить внимание на то, что в пушкинское время труды Паскаля были широко известны мыслящим людям. В статье «О геометрическом уме и об искусстве убеждать» указано: «Истины Божественные… бесконечно выше природы». «Люди не в состоянии изложить какую-либо науку в абсолютном полном порядке». По поводу же геометрии: «Я избрал эту науку только потому, что она одна знает истинные правила рассуждения». «Геометрия рассуждает о самых простых вещах». С большой степенью вероятности можно утверждать, что Пушкин читал эти строки, коль цитату для своего замечания в «Отрывках» взял из первой части трактата Паскаля. Паскаль устанавливает правила для дефиниций (определения), аксиом и доказательств. При этом предостерегает: «Не принимать без исследования ни одной аксиомы, даже совершенно очевидной и простой». Видимо, Пушкин рассматривает геометрию в восприятии Паскаля, как «одну из наук о предметах естественных»(12).
Чрезвычайно важен фон, на котором появились высказывания Пушкина о поэзии и геометрии. Обратим внимание на даты: 1826 – первая половина 1827 года. Стоит вспомнить утверждения академика М. П. Алексеева: «Хронологические совпадения редко бывают случайными. Причинная между ними связь может быть установлена даже тогда, когда они кажутся особенно неожиданными»(13).
23 февраля 1826 года на заседании математического факультета Казанского университета Н. И. Лобачевский, декан факультета, представил рукопись «Сжатое изложение начал геометрии со строгим доказательством теоремы о параллельных линиях». Это начало того, что потом назовут «неэвклидовой геометрией», положенной в основу теории Эйнштейна уже в XX веке.
В 1829-30 годах журнал «Казанский вестник» публикует статью Лобачевского «О началах геометрии». В научных записках Казанского университета публикуется «Воображаемая геометрия» и «Приложение к воображаемой геометрии». В 1835-38 годах вышли из печати «Новые начала геометрии с полной теорией параллельных линий».
Существо новой геометрии заключалось в отходе от геометрии Эвклида. В основе последней лежат одиннадцать аксиом. Лобачевский показывает зависимость одной из аксиом, которая считалась «истиной», от других (как бы следование Паскалю). По его теории, через одну точку параллельно данной прямой можно провести не единственную прямую. Новый взгляд имел широчайший резонанс не только среди специалистов. Теория показывала возможность логического мышления, имеющего объектом вещи, находящиеся вне времени и нашего объективного пространства. Она имела философское значение. Недаром великий Гаусс назвал Лобачевского «Коперником геометрии».
Именно эти, методологическая и философская, стороны теории Лобачевского и привлекали внимание общества. Но далеко не все были в состоянии подняться до осмысления «воображаемой геометрии», даже профессионалы. М. В. Остроградский, ставший академиком в 27 лет, признанный не только российскими учеными, но и Лапласом, Фурье, Ампером, не принял новой теории. В русле французской математики Остроградский более всего ориентировался на аппарат математики, а не на гносеологическую сторону, как немецкие математики-философы. Остроградский даже (по данным энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона, 1890 год) «распространял оскорбительные отзывы о состоянии умственных способностей Лобачевского».
Не обошлось без реакции и журнала «Сын Отечества». В 1834 году в номере 35 журнал печатает памфлет «О началах геометрии, соч. г. Лобачевского» за подписью С. С. Вот несколько выдержек. «Многие из первоклассных наших математиков думали и ничего не поняли». «Для чего же писать, да еще печатать такие нелепые фантазии?» «Почему бы вместо заглавия: «О началах геометрии» не написать на пр. Сатира на Геометрии, Карикатура на Геометрии». Ответ Лобачевского журнал не напечатал. Вряд ли можно сомневаться, что мысли редакции Греча и Булгарина Пушкин не разделял.
Из дошедших до нас материалов трудно установить, что именно побудило Пушкина в это время обратить внимание на аксиомы Паскаля и на геометрию. Любопытно, что по «Словарю языка Пушкина», он слово «геометрия», кроме указанных трех случаев, более не употреблял.
В это время, в 1833 году, в поездке по пугачевским местам Пушкин на несколько дней останавливается в Казани. Кажется, гостил в доме профессора Фукса, коллеги Лобачевского по университету. Известно, что у Фукса и его общительной супруги бывало много гостей. Как хочется увидеть рядом Пушкина и Лобачевского! Ведь нет сомнения, что философский уровень поэта позволял говорить с математиком на одном языке. И еще одна деталь, льющая воду на мельницу вероятности встреч: жена Лобачевского – сестра И. Е. Великопольского, псковского знакомого и адресата поэтических строк Пушкина. Мир людей, близких по восприятию окружающего, был очень узок. Но документальных свидетельств так ожидаемой нами встречи не найдено.
О способности Пушкина отвлеченно мыслить говорит неопубликованный отрывок, датируемый 1829 годом:
О, сколько нам открытий чудных
Готовит просвещенья дух
И опыт, [сын] ошибок трудных
И Гений, [парадоксов] друг
[И Случай], бог-изобретатель.
1829.III.464.
Чтобы получить такую формулировку, автор перебрал девять вариантов! Ведь он на практике знал, как рождается новое в просвещении. Раскрывает содержание термина «просвещение» хотя бы высказывание Пушкина о Ломоносове в «Путешествии из Москвы в Петербург».
«Ломоносов был великий человек. Между Петром I и Екатериной II он один является самобытным сподвижником просвещения»
1833.XI.249
Именно Ломоносов смог «объять все отрасли просвещения».
В отличие от Ломоносова Пушкин не оставил научных открытий. Но любопытно высказывание президента Академии наук СССР, физика С. И. Вавилова о методах творчества, представленных в отрывках Пушкина: «… гениален по своей глубине, значению для ученого. Каждая его строчка говорит о проникновенном понимании Пушкиным методов научного творчества» (курсив мой – Т. Ч.) (14). То, что было принято выдающимся физиком более чем через век от великого поэта, можно объяснить только тем, что методы Творчества в любой области имеют одинаковую основу. Мы помним:
«Вдохновение есть расположение души к живейшему принятию впечатлений и соображению понятий, следственно, и объяснению оных».
В 1830 году в статье «Опровержение на критики» Пушкин подчеркивает единство действий науки и искусства, в основе которых лежит единство методов творчества:
«…дружина ученых и писателей, какого бы рода они ни были, всегда впереди во всех набегах просвещения, на всех приступах образованности. И не должно им малодушно негодовать на то, что вечно им определено выносить первые выстрелы и все невзгоды, все опасности».
1830.XI.163.
Так предрекает он и общность судьбы…
Философ И. А. Ильин писал: «Пушкин всю жизнь неутомимо искал и учился. Именно поэтому он призван был учить и вести… Он сам был и становился тем, чем он учил быть» (15).
Только так следует оценивать последние детище Пушкина – журнал «Современник». Среди шедевров русской классики мы видим яркие страницы истоков научно-популярной литературы. Произведения Пушкина, Гоголя, Тютчева соседствуют с первой русской статьей по теории вероятности и статьей о теории паровых машин П. Б. Козловского, со страстным призывом к свету в статье В. Ф. Одоевского «О вражде к просвещению, замечаемому в новейшей литературе».
Из этой дружины ученых и писателей первый выстрел достался Пушкину…
Примечания
1. Вигель Ф. Ф. Заметки. Ч. III. 1928. 212 с.
2. Ильин И. А. Одинокий художник. М. 1993. 58. с.
3. Алексеев М. П. Пушкин. Сравнительно исторические исследования. Л. 1984. 23 с.
4. Плетнев П. А. Сочинения и переписка. Ч. I. СПб. 1885. 336 с.
5. Постановление об учреждении Лицея. ПД РО Ф244 ОП 25
6. Ведомости об учебных часах и состоянии Лицея. ПД РО Ф244 ОП 25 №144
7. Карцов Я. И. Письма Конференции. ГИАЛО Ф11 Д7 №3671
8. Гротт Я. К. Пушкин, его лицейские товарищи и наставники. СПб. 1899. 222 с.
9. Михайлова Л. Б. Царскосельский Лицей и традиции русского просвещения. СПб. 2006. 293 с.
10. Карцов Я. И. Отчет о преподавании математики. ПД РО Ф244 ОП 25 №31
11. Цявловский М. А. Летопись жизни и творчества Пушкина. М. 1951. 122 с.
12. Стрельцова Г. Я. Паскаль и европейская культура. М. 1994. 495 с.
13. Алексеев М. П. Пушкин. Сравнительно исторические исследования. Л. 1984. 44 с.
14. Вавилов С. И. А. С. Пушкин. 1799-1949. Материалы юбилейных торжеств. МЛ. 1951. 32с.
15. Ильин И. А. Одинокий художник. М. 1993. 52 с.